«Мой город дорог мне, мил и люб: высокотравные берега, мягкий деревянный мост через Волгу, булыжные съезды. Город невысокорослый, нешумный, с веселыми трамвайчиками….» — так писал о нашем городе Анатолий Борисович Мариенгоф. Он был поэт и прозаик. Судьба тесно свела его с Есениным. Он был одним из создателей литературного направления  — имажинизм. Его мемуары можно считать настоящим историческим наследием.

Анатолий Мариенгоф жил вместе с родителями и сестренкой на Большой Покровской, главной улице Нижнего Новгорода.  Его матушке, Александре Николаевне, принадлежала квартира в четырехэтажном доме, расположенным параллельно главному корпусу, выходившим на Большую Покровку.

В своем романе «Мой век моя молодость…» он начинает повествование о юном возрасте с таких слов: «Родители одевают меня самым оскорбительным образом: я хожу не в штанах, как положено мужчине, а в платьицах – голубеньких и розовых. Волосы длинные – ниже плеч. Мне четыре года».

Позднее, умирает мама, и отец, Борис Михайлович, перевозит детей в Пензу. Ему предложили там хорошую работу, но недолгим счастье  — началась гражданская война. Тогда же он теряет отца – убит случайной пулей. После этого  собирает вещи и в 1918 году оказываюсь в Москве.

В столице Мариенгоф познакомился с Сергеем Есениным. Анатолий Борисович в мемуарах вспоминал: «Занимал должность ответственного литературного секретаря издательства ВЦИК. Как сейчас помню, у меня был большой дубовый письменный стол, который стоял у окна. И я частенько поглядывал в окошко. Интересно же, что творится на улице.

Вдруг, меня кто-то легонько тронул за плечо со словами: «Скажите, товарищ, могу ли я пройти к заведующему издательством?» Передо мной стоял паренек с волнистыми, желтыми с золотистым отблеском волосами. Большой завиток как будто небрежно падал на лоб. И его голубые глаза смотрели прямо на меня: «Скажите, что его спрашивает Сергей Есенин».

Так и завязалась их дружба. После этого вы они и еще ряд молодых поэтов организовывают новое направление в литературе — имажинизм. Есенин и Мариенгоф долгое время живут и путешествуют по России вместе.

«Что такое коммуналка в то время? Отопления нет, а дверь вообще приходилось завешивать матрацем, чтобы не проникал холод. Чтобы согреться, мы спали в одной постели, которую приходилось сначала кому-нибудь из нас нагревать, потому что из-за морозов она была холодной» — вспоминал Мариенгоф.

«Однажды в книжной лавке «Есенин предложил поэтессе жалование советской машинистки, с тем, чтобы она приходила к нам в час ночи, раздевалась, ложилась под одеяло и согрев постель, вылезала из нее, облекалась в свои одежды и уходила домой. Дал слово, что во время всей церемонии будем сидеть к ней спинами и носами, уткнувшись в рукописи. Три дня, в точности соблюдая условия, мы ложились в теплую постель. На четвертый день поэтесса ушла от нас, заявив, что не намерена дольше продолжать своей службы…», — рассказывал о забавном случаи Анатолий Мариенгоф в своей книге «Роман без вранья».

Позднее Мариенгофа и Есенина судьба свела с Львом Троцким. «Как сейчас помню, после того, как мы узнали, что идем ко Льву Давыдовичу Троцкому, счастливый Есенин побежал мыть голову, что всегда делал, когда хотел выглядеть покрасивее и «попоэтичнее». К сожалению, я не смог составить компанию, так как серьезно простудился и лежал с высокой температурой», — пишет Мариенгоф.

Есенин показал Троцкому произведение Мариенгофа «Поэма без шляпы», в которой есть строчки, о том, что революция закончилась. Тогда Лев Давыдович сказал Есенину: «Передайте своему другу Мариенгофу, что он слишком рано прощается с революцией. Она еще не закончилась». Позже моя поэма была опубликована.

Из воспоминаний друзей: «Вместе они смотрелись довольно забавно: длинный тощий педант Мариенгоф с вечноарифметическим идеальным пробором в волосах и вихрастый Есенин — невысокого роста, подвижный с экспрессивными жестами…»

Через некоторое время в жизни Есенина появилась Айседора Дункан: «Он влюбился не в нее, а ее мировую славу. Он и женился на ее славе, а не на ней – не на пожилой, отяжелевшей, но еще красивой женщине с крашеными волосами. Частенько Сережка бегал от нее и сидел в нашей книжной лавке или у меня дома: «…. И я ей сказал, Толя: «Адьо! Адьо! Давай мое белье».

После смерти Сергея Есенина Анатолий Мариенгоф и после распада имажинистов, стали писать прозу. Из под его пера вышли романы «Циники» и «Екатерина».  Но особенностью его творчества стали  мемуары.

«На самом деле, еще до сознания имажинистов, я писал прозу на войне, во время перерывов между боями ставил пьесы и, таким образом, развлекал наших солдатов и офицеров.

Если говорить о мемуарах, то это был мой век! Только в моем веке знаменитый поэт Маяковский танцевал чечетку в кабинете главного бухгалтера, чтобы получить деньги! Только в моем веке председатель Совета Народных Комиссаров и вождь мировой революции накачивал примус, чтобы подогреть суп.  Наконец, только в моем веке, я – Анатолий Мариенгоф знал и дружил с гениальным русским поэтом Сергеем Есениным! Это были славные годы. Мы были молоды. Ощущали значимость и талантливость и во всеуслышание говорили о своей гениальности.

Мы знали, что человек живет только один раз, и вечности не будет, поэтому постоянно бросали вызов и покоряли все новую и новую вершину», — писал об этом времени Мариенгоф. Анатолий Борисович Мариенгоф всю оставшуюся жизнь прожил в Москве. Но всегда с теплом отзывался о родном городе.

В своем биографическом романе «Мой век, моя молодость…» он первую часть полностью посвящает своему детству в Нижнем Новгороде и чудесному описанию города. «Мой город дорог мне, мил и люб таким, какой был при разлуке, – почти полвека назад. Нижний! Длинные заборы мышиного цвета, керосиновые фонари, караваны ассенизационных бочек и, жадная до денег, разгульная Всероссийская ярмарка. Монастыри, дворцы именитого купечества, тюрьма посередке города, а через реку многотысячные Сормовские заводы, уже тогда бывшие красными…».

ЕГОР ТИМОШЕНКО